Своей самой задушевной подругой я считала Ольгу. Она жила этажом ниже и была на год младше. А ещё Ольга доводилась мне дальней родственницей, вот почему мы были знакомы в буквальном смысле с пелёнок, никогда не расставались, и многие даже считали нас сёстрами.

Ольгин отец дядя Леонид был весельчаком, страстным любителем музыки и песен, вся округа называла его Утёсовым. Он работал шофёром в пожарной охране и часто располагал свободным временем. Летними вечерами Утёсов часто выходил во двор с гармошкой и устраивал для соседей многочасовые концерты. Он был крупного телосложения – косая сажень в плечах, – и в его могучих руках заливистая трёхрядка казалась игрушечной.

Его жена тётя Катя была полной противоположностью своего мужа. Маленького роста, хрупкая, как Дюймовочка, она не одобряла этих дворовых концертов, считала их ребячеством и называла супруга чокнутым. Но на её обидные слова дядя Лёня не обращал никакого внимания и поступал по-своему, продолжая веселить публику.

Зато наши с Ольгой артистические наклонности тётя Катя всячески поощряла. Даже отдала нам вышедшие из моды крепдешиновые платья, которые носила ещё в девках. Я выбрала себе фиолетовое с большими жёлтыми цветами, Ольга – красное в белый горох. Мы долго красовались в них перед зеркалом, кружились, делали различные па, по-цыгански трясли плечами.

Именно тогда мы решили тоже устроить для завсегдатаев нашего двора большой концерт и привлечь для этого других девчонок. Однако главными артистками во всевозможных жанрах, разумеется, видели себя. Мы были абсолютно уверены, что Ольгин отец станет нашим аккомпаниатором, поэтому даже не удосужились его об этом спросить.

Тем же вечером я набросала на листке бумаги предварительную программу. Сделать это было нетрудно, ведь я знала все номера художественной самодеятельности, которые показывали в нашем клубе и школе. Для разнообразия включила туда ещё несколько песен, разученных нами в пионерском лагере: «Ты сидишь за партой третьей», «В палату ты к нам вошла», «Звонкий смех все люди любят».

Накануне я встретила одноклассницу Наташку, тут же посвятила её в наши с Ольгой грандиозные планы и пригласила поучаствовать в концерте. Но та долго не соглашалась. Наташка была первой воображалой среди девчонок нашей улицы. Когда-то давно её родители жили в Германии, Наташка там родилась, в городе Карл-Маркс-Штадт, очень этим гордилась и считала себя иностранкой. Она всегда манерничала, отчего дружить с ней было непросто.

Чтобы умаслить Наташку, мне пришлось прибегнуть к хитрости: пообещать самую главную роль в «иностранной» пьесе. Пьесу я придумала сама (тот ещё шедевр объёмом в ученическую тетрадку!), она походила на современные зарубежные сериалы. Вопреки всем законам жанра прямой речи в пьесе было немного, больше присутствовали описания. Помню из неё такой эпизод. Миллионер отправляется на виллу в роскошном автомобиле. Спустя некоторое время шофёр говорит: «Приехали, сэр!» Богач заходит в свой загородный замок и видит спящую в кресле незнакомку, настоящую красавицу. Чтобы описать её неземную красоту, я использовала такие слова. «Тень от её длинных ресниц доходила аж до середины щеки, один локон упал ей на лицо…»

Вот эту красавицу я и предложила сыграть Наташе, разумеется, не сейчас, а когда-нибудь потом. У Наташи тоже были очень длинные ресницы, правда, белёсые. Будь они тёмными – цены бы им не было, но в ту пору девчонки даже гораздо старше нас не пользовались никакой косметикой. Однако роль Наташе понравилась, в героине она увидела себя – и ради блестящей перспективы согласилась поучаствовать в нашем концерте.

Полдела было сделано. Остальные девчонки с радостью приняли наше предложение. А покладистая кудрявая Валька, дочь фельдшера Петра Ивановича, самая младшая из всей компании, отчебучила такое, что все рассмеялись:
– Я согласна на всё, – сказала она, – могу даже полюбовника сыграть!

Вряд ли ей было известно значение этого слова. В её понимании «полюбовник» был в некотором роде мальчиком для битья. Ведь не далее чем на прошлой неделе все мы наблюдали, как соседка тётя Люба гнала откуда-то своего нашкодившего мужа, одетого в тренировочный костюм. При этом била испуганного благоверного кулаком по спине, приговаривая:
– Любовник хренов, будешь знать, как на сторону ходить! Ещё раз повторится – совсем пришибу!

Репетицию танцев, песен, стихов и небольших инсценировок решили провести в укромном месте, на площадке возле сараев.

В мечтах я унеслась очень далеко, представив, как любители игры в лото побросают свои насиженные места и устремятся к нашей «сцене». Они будут нам долго аплодировать и кричать «браво». И среди зрителей непременно окажется внук бабы Лены, который приехал к ней на каникулы и в которого я тайно была влюблена. Возможно, он подарит мне букет цветов, пусть полевых, но всё равно было бы здорово: тогда все девчонки умрут от зависти. С этим мальчишкой мы однажды вместе катались на качелях, и у меня от счастья захватывало дух.

Идиллию тогда нарушил толстый противный второгодник Валерка, из ревности обстрелявший нас недозрелой калиной из трубочки. Этот Валерка не давал мне прохода и при встречах всегда пел дурацкую песню: «Спать ложуся – под подушку твою карточку кладу. Собираюсь увеличить фотомордочку твою».

…Началась репетиция. В начале дело не слишком клеилось. Но потом, преодолев стеснение, мы здорово увлеклись. Однако хорошие начинания часто бывают наказуемы. Мы и не заметили, что за нами наблюдала группа сорванцов во главе всё с тем же Валеркой и его другом Колькой-Дорогушкой. Кольке дали это прозвище за то, что совсем маленьким он целовал тётенькам руки со словами: «Ты моя дорогая, хорошая». После таких нежностей тётеньки прощали шкоде любые проказы.
– Эй вы, артистки погорелого театра! – закричал во всю глотку Колька. – Хотите аплодисментов? Так вот они!

И вся честная компания засвистала, захохотала, заулюлюкала. При этом каждый из мальчишек запустил в нас по бумажному шарику, начинённому пылью. Когда только они успели сделать эти снаряды? Бросив реквизиты, мы побежали к домам. Так наш концерт и не состоялся.

…Первого сентября, когда мы пошли на линейку в школу, Валерка стал подлизываться, предложил мировую и даже готов был отдать мне половину астр из своего букета. Но я ответила ему словами любимого маминого романса: «Если жизнь моя была только пьеса, вы давно в ней закончили роль».