– Александр Андреевич, на ваш взгляд, отношения между людьми за последние тридцать лет сильно изменились?
– Да, всё поменялось: люди больше времени проводят за компьютером, в интернете, чем с себе подобными. При этом многие, как ни странно, умеют нормально общаться, и это, видимо, природный дар. Но ведь и случаи, когда человек разучился общаться с человеком – сегодня довольно частое явление.

– Может, общение в интернете настолько популярно потому, что там ты можешь быть кем угодно и говорить что угодно?
– Вряд ли. Если человек только общается в интернете – значит, ему этого просто не хватает в обычной жизни. Но ведь ещё есть игрушки – разные казино, азартные игры в сети, где всё гораздо сложнее: они затягивают.

– Адреналина не хватает?
– Возможно. Но, как и всё в жизни, это явление имеет и положительную сторону. Раньше, если человеку не хватало адреналина, он брал автомат, бегал по горам и стрелял в тех, кто ему не нравится. А теперь он сидит перед монитором, автомат у него игрушечный, и он стреляет в нарисованных людей.

– Но есть же обратная сторона медали: подросток, наигравшись в компьютерные игры, приходит в школу с настоящим ружьём.
– Да, насмотревшись кино и мультиков, где у всех – по две-три жизни, наивные дети вытворяют ужасные вещи. Но им просто никто не объяснил, что обычно хватает одного раза, чтобы больше никогда не встать. С другой стороны, выплеснув эмоции в игре, человек может довольно мирно существовать в обычной жизни.

– Поменялось время, пришли новые технологии, изменились отношения между людьми. Но между детьми и родителями отношения, видимо, тоже стали другими?
– Мне кажется, появился один не очень хороший момент в воспитании сегодняшних детей, и я не знаю, как это преодолевать и к чему всё приведёт. Современные дети – даже совсем маленькие, трёхлетние, сидят с планшетами, что-то там находят занятное для себя, смотрят мультики… Один знакомый психолог рассказал мне такую историю: девочка лет пяти на даче увидела, что во двор забежала собака. Она подошла к окну и попыталась пальчиками раздвинуть картинку, как на экране планшета.

– С другой стороны, дети с современными устройствами быстрее учатся. Сын моей знакомой, того же нежного возраста, очень неохотно листал книжки. А с планшетом довольно быстро освоился и научился читать.
– Думаю, со временем, когда и эти дети подрастут, и педагогика осознает, как современные технологии влияют на нашу жизнь и на детей, – найдутся какие-то решения. Пока всё развивается само собой, и происходит какой-то «неестественный отбор» – к чему он приведёт, абсолютно непонятно. Лет через пятнадцать-двадцать увидим, что из них получится.

– Говорят, что мы используем далеко не все резервы организма.
– В обычной жизни хорошо, если задействуем пять процентов от возможностей мозга. А если напрягаемся и используем десять – это значит, мы интенсивно думаем!

– А как же иначе найти ответ на любой вопрос за минуту?
– Как ни странно, это научило меня – да, думаю, и многих «знатоков» – включать голову целиком. Вы не представляете, какие при этом открываются потрясающие возможности! Ненадолго – на минуту, может быть, на несколько минут, – но оно того стоит. Это совершенно иные ощущения – когда за минуту удаётся найти ответ на самые разнообразные вопросы.
Первый раз это было очень давно, в самом начале восьмидесятых. Как сейчас помню, выпал вопрос о баскетболе, а за столом сидели люди, ничего в нём не понимающие. И вот настал тот момент, когда полностью включилась голова, и мы нашли решение! Это была невероятная эйфория, сравнимая разве что с оргазмом. Мы нашли ответ, но неправильно сформулировали, и нам его не засчитали. Но мы всё равно были счастливы.
Потом оказалось, что этим состоянием можно управлять и «включать» мозг в нужный момент. А обычно все резервы включаются, когда существует какая-то экстремальная ситуация, угроза жизни. Это, конечно, зависит от человека, от его психологии, есть разные психотипы, все по-своему реагируют на ситуацию.

– И те самые «разные ситуации», наверное, случались на съёмках «Что? Где? Когда?»?
– У знатоков ходила легенда, что в карманах необъятной жилетки Анатолия Вассермана есть всё. И это нелепое предположение однажды подтвердилось! Буквально перед съёмкой неожиданно разорвалась чёрная драпировка, которой закрывают то, что зритель видеть не должен, – всякий телевизионный хлам. Ни у съёмочной группы, ни у публики иголки с ниткой не нашлось. Уже ни на что не надеясь, просто автоматически, ассистент спросил про иголку с ниткой у Вассермана. Тот уточнил толщину иголки, номер нитки и необходимую длину. Затем из первого кармана достал небольшой «путеводитель» по своей жилетке, сверился с ним. Из десятого кармана извлёк набор иголок, из двенадцатого – чёрные нитки. Отмотал пять метров – столько просил помреж – внёс в «путеводитель» соответствующие изменения и всё спрятал обратно.

– А как, кстати, вы попали в телеигру?
– Я должен был найти людей, но, поскольку сделать этого не смог, пришлось самому ехать в «Останкино». В то время добраться до телецентра была целая проблема – наверное, специально так строили, чтобы люди не могли туда приехать. А Владимир Ворошилов любил устраивать съёмки в праздники и выходные, поскольку в эти дни народу в «Останкине» не было. И все его сотрудники просто выли, потому что работали без праздников и выходных. Ворошилов очень любил, например, назначить съёмку на Восьмое Марта. Также в выходной он устроил и отбор очередной группы знатоков, на который я и попал. Поскольку от нашего института больше никто не пришёл, то и конкуренции у меня особой не было.

– А как набирали? По разнарядке, что ли?
– Да, в НИИ посылали разнарядку. Это сейчас все прибежали бы и ждали в «Останкине» круглые сутки, а тогда никто не пошёл.

– На ваш взгляд, передача тех лет и сегодняшняя сильно отличаются?
– Честно?

– Конечно.
– Ужасно усложнились задания. Мы играли с вопросами, на которые сегодня ответит любой дурак, но те вопросы, что были в конце семидесятых, – начале восьмидесятых, давно закончились, и ни народ, ни редакторы не могут найти похожих. Играть стало сложнее, изменились люди, другим стал наш взгляд на телевидение, которое тоже изменилось. Это не моя работа, но я смотрю на него со стороны, ведь телевидение очень интересно устроено. Программу обслуживают более ста человек, а в кадре мы видим только ведущего. Все остальные, кто там работают, остаются в тени. Человек может всю жизнь проработать на телевидении и ни разу не попасть на экран, он каждый день ходит в «Останкино», но его никто никогда не узнает.

– То есть с телевидением у вас всё случайно получилось. А какую роль случай вообще играет в вашей жизни?
– Огромную! Но с годами стал замечать, что определённые ситуации возникают у определённых людей. Большинство не попадают в такие истории. Например, я во времена Чаушеску отстал от поезда в Бухаресте, это случилось буквально за неделю до его свержения. До этого я никогда ни на поезд, ни на самолёт не опаздывал.

– И что же случилось?
– Мы ехали в Болгарию через Румынию. Архитектор Никита Шангин (тоже участник «Что? Где? Когда?». – Ред.) сказал, что Бухарест надо обязательно посмотреть – это красивая европейская столица. И мы двинулись на экскурсию. А поезд, который должен был стоять четыре часа, уехал через пятнадцать минут. Потом нам объяснили, что в Бухаресте расписания не существует: «Ребята, ну что вы хотите? Здесь же Румыния».

Может, не с каждым происходит что-то неординарное, а может, не все обращают на это внимание. Иногда судьба делает нам какие-то знаки, но мы проходим мимо. Из американских классиков мне больше всего нравится Марк Твен, у него есть такое высказывание: «Фортуна стучится в дверь каждого, но человек в это время нередко сидит в пивной напротив и никакого стука не слышит». Может, со мной так происходит, что мы с удачей сталкиваемся в дверях, а потом я попадаю в какие-то переплёты.

– Вы не раз говорили, что у вас, кроме МИФИ, есть несколько неоконченных образований, и что для вас важнее знания, а не «корочки».
– Да, это так. Я и сегодня это говорю.



– Получается, занимаетесь только тем, что вам интересно?
– Конечно. Простой пример. Нас, физиков, очень хорошо учили английскому языку – но так, чтобы мы не выболтали секреты врагу. Я спокойно читал зарубежные научные журналы и при этом совершенно не владел разговорным английским. С приходом перестройки возникла острая необходимость общаться с зарубежными партнёрами. А мы, как собаки Павлова, всё понимали, но говорить не могли. Пришлось поступить в московский иняз, где меня очень быстро научили болтать на английском. Потом появились немецкие партнёры – и я перешёл на немецкий факультет. Когда и они ушли, начинал изучать другие языки. Сейчас худо-бедно разговариваю и читаю на восьми языках.

– А сегодня человек без «корочки» вроде бы и неполноценный какой-то.
– Сейчас всё стало сложнее из-за пресловутого ЕГЭ, и ситуация такая, что без него ты не человек. Доведено до абсурда! Это даже не худший вариант советской школы, когда всех ровняли под одну гребёнку. В конце концов, полно людей, которые не были пионерами и комсомольцами, учились в советской школе и как-то жили, добились успехов. А сегодня борются не столько за бумажку, сколько за возможность в дальнейшем полноценно реализовать себя. С ЕГЭ же вышел как-то такой казус.

У меня есть знакомая, работает в Институте русского языка. Её руководительница – одна из ведущих специалистов в мире по русскому языку. Когда сотрудники, у которых дети выпускного возраста, стали с ужасом рассказывать о ЕГЭ, она попросила принести ей пробный тест – такой, на которых школьников натаскивают. Она быстро ответила на все вопросы – и набрала… тридцать шесть баллов! Это «три с плюсом». Она говорит: «Или я не в своём уме – или с ЕГЭ что-то не то». Лично я склоняюсь ко второму.

У меня есть ученики, с которыми занимаюсь по математике. Так вот, существуют специальные некорректные задачи, и специалист сразу видит, что там ловушка. Но решает-то её обычный школьник, да ещё и на экзамене, где из-за стресса и так всё может забыть! Уже сейчас, за пару месяцев до экзамена, у ребят бесконечные тестовые контрольные, и им постоянно внушают: если этот экзамен не напишете, будете хвосты коровам крутить. С одной стороны, вернуться к старой системе – вроде плохо. Но с другой, надо же разработать новую, эффективную систему, а для этого надо думать, только вот кому хочется?

И знаете, что интересно: тесты, которые стали прототипом нашего ЕГЭ, впервые были придуманы в США в двадцатые годы, чтобы тестировать слабоумных. Потом про это забыли, и через какое-то время методика всплыла как тестирование уровня знаний, и в шестидесятые-семидесятые была введена в США и Европе, а теперь уже и у нас появился ЕГЭ. А в итоге – снижение квалификации и ответственности. Позвоните сегодня в любую фирму – неважно, что вам надо заказать, кофе или окна, – и вы будете говорить с человеком, который совершенно не разбирается в том, что продаёт. Он прошёл эти примитивные тесты, и кроме того материала, который готовил к ЕГЭ, больше не знает ничего.

– А как вы выбрали свой вуз, и почему именно специальность «физик-ядерщик»?
– Сейчас, может быть, я поступил бы по-другому, потому что появилась возможность. Тогда у меня были способности к физике и математике и ничего другого, в общем-то, в жизни не светило. Например, если бы захотел стать архитектором, то у меня потребовали бы что-нибудь нарисовать, а я совершенно не умею. Если бы захотел стать врачом – понадобилось бы знание биологии, но на том уровне я бы экзамен не сдал.

– А сейчас продолжаете заниматься наукой?
– Ну а как же! Без науки мы не сделаем ни шага вперёд, просто застрянем и пропадём. Другое дело – отношение к ней и к учёным, академикам. Если его не пересмотрим, ничего хорошего нам в ближайшее время не светит.