Хотела нас убить и жить одна
29.10.2015 14:13
Так из нашего города ещё никто не уезжал

Хотела нас убить и жить однаЗдравствуйте, уважаемая редакция! Моя мама – опекун своей психически больной сестры. О том, каково это – постоянно жить рядом с ненормальным человеком, мама рассказала мне, а я всё записала. Её рассказ – это крик о помощи. К сожалению, я ничем не могу ей помочь, кроме как отправить его вам. Если удастся напечатать, может быть, те, кто обязан ей помочь по долгу службы, всё-таки откликнутся и что-то сделают.

«Я родилась в 1938 году в городе Камышине Волгоградской области в нормальной семье – папа, мама, бабушка. Через три года, 22 июня 1941 года, появилась на свет моя сестра, Нина Михайловна Созина. А на следующий день нашего отца уже забрали на фронт. Больше мы никогда его не видели – папа пропал без вести в самом начале войны.

Он так и не узнал, что его вторая дочь родилась глухонемой, с диагнозом «олигофрения в степени имбецильности с психопатизацией». Но этот диагноз стал приговором не столько для неё самой, но и для бабушки, мамы и для меня.

В 1943 году умерла бабушка. Мать тяжело работала, поднимала двух дочерей. Непосильная работа подкосила её, и в неполные 36 лет она стала инвалидом I группы (туберкулёз позвоночника). Всю свою долгую жизнь, до 83 лет, мама провела или лёжа в больнице, или дома – не вставая с постели.

С первых дней болезни мамы сестра осталась на моём попечении. На всю оставшуюся жизнь. А я стала бессменной нянькой для двух инвалидов. Жили в частном доме, так что обязанность нарубить дров, натаскать воды, растопить печь, ухаживать за лежачей больной и ненормальной сестрой – всё это свалилось на меня, семилетнюю девчонку.

Но я выучилась, окончила школу, педучилище, потом заочно институт, устроилась на работу, вышла замуж. Как молодой специалист получила двухкомнатную квартиру, куда переехала с мамой и сестрой. Мужа ветром сдуло, но я успела родить дочь, за что благодарна Богу.

Вроде бы жизнь налаживалась. В эпоху развитого социализма государство заботилось о своих гражданах. Маме, как инвалиду с дочерью-инвалидом, выделили крохотную отдельную квартирку. Но беда в том, что сестра росла злой, агрессивной и неадекватной. Обучить её языку глухонемых не удалось. По дому она ничего не делала, элементарную гигиену соблюдать отказывалась, к врачам её было не затащить – из-за чего к старости лишилась всех зубов.

Она никого не признавала, даже мать. Меня люто ненавидела за попытки хоть чему-то научить. Просто хотела всех убить и жить одна. Это она «красочно» показывала на руках. Жизнь с ней стала адом для меня и для мамы.

Потом мама заболела, диагноз – рак. Ухаживать за ней, живя порознь, было практически невозможно, и в 1993 году мы соединили квартиры и поселились все вместе, вопреки желанию сестры. Этим я вызвала её гнев, который после маминой смерти стал для меня действительно опасным. К себе в комнату она меня не пускала, грозясь убить, не раз показывала это намерение жестами. Физически она всегда была здоровее меня, плюс непомерная агрессия, которая придаёт таким людям силы.

У сестры в нашем городе было много «знакомых» и «сочувствующих», не знающих истинного положения дел. Она стала относить им мои деньги, еду, вещи. Потом среди этих «сочувствующих» появились сектанты, которые зарились на нашу квартиру. Я была в шоке, пришлось обратиться в милицию. Там мне помогли, но я поняла, что оставаться в родном городе небезопасно.

Решила продать квартиру в Камышине и переехать в Подольск Московской области, к дочери, единственной моей защитнице. И начался новый этап моего жизненного ада.

Врач-опекун в Камышинском психоневрологическом диспансере – единственный человек, который сочувствовал мне. Она помогла мне оформить опеку над сестрой. А от всех других должностных лиц, которые, казалось бы, по долгу службы должны понять и помочь, я получала большими порциями хамство, недоверие, подозрения, нежелание хоть как-то посодействовать.

Юрист на мою просьбу о помощи ответил грубо:
– Вам это никогда не удастся провернуть, так как никто ещё из нашего города не уезжал с больным родственником, у которого такой диагноз!

В психоневрологическом диспансере мне чинили всяческие препятствия, когда я собирала документы для продажи квартиры. Я прямо спросила:
– Вы что же, думаете, что я могу увезти сестру, а по дороге выбросить её из поезда на рельсы?

Мне ответили:
– Кто вас знает…

А городские старушки-сплетницы больше всего интересовались, доплачивают ли мне к пенсии за опеку над сестрой. Отвечу сразу и всем: нет! Не доплачивают ни копейки…

Наконец, в 2001 году, через три года мытарств, мне удалось продать квартиру в Камышине и купить жильё в Подольском районе, рядом с дочерью. Пришлось даже на время прописаться у дочки с мужем, на что её муж согласился весьма неохотно.

Первое, что я должна была сделать, приехав на новое место, – это срочно сообщить в Камышинский психдиспансер, что я не сбросила свою сестру с поезда, а прописала в новой квартире. И началась моя повседневная трудная жизнь. Положительным фактором было то, что теперь сестра никуда не могла убежать: всё чужое и неизвестное, а в лице дочери она видела моего защитника. Пакостила мне только по мелочам.

Как же трудно мне живётся! Конечно, ко всему привыкаешь. Но есть особые раздражители: например, звуки, который произносит глухонемой человек. Каждую минуту, день за днём, месяц за месяцем моя сестра издаёт что-то, похожее на гортанное мычание, вздохи, стоны. Она их не слышит – и не контролирует себя. А для меня это самая настоящая пытка. Чтобы как-то оградить себя от неё, я десять лет прожила на кухне однокомнатной квартиры, где спала на деревянном топчане (другая мебель туда не влезала). Затем, из-за моих костных заболеваний, я не смогла больше спать на жёстком, вернулась в комнату против воли сестры. Теперь моя бедная голова набита этими звуками днём и ночью, а сплю я не более двух-трёх часов.

Чтобы хоть раз в году дать себе отдых, я отправляла сестру на месяц в психбольницу. Но приходилось делать это обманом, с помощью различных обещаний, посулов. Потом это стало вообще невозможно. Пять лет назад отвести её в больницу уже не удалось. Пришлось вызывать полицию. От приехавшей бригады я услышала хорошо знакомое:
– Мы не имеем права до неё дотрагиваться.

Сестра впала в буйство, вызвали психиатрическую бригаду. Но и они сказали:
– Положить в больницу можем только с её согласия!

Никто из крепких мужиков к сестре не прикоснулся, не подержал её, чтобы медсестра смогла сделать ей укол. Все только насмехались и хамили:
– Значит, не нужна сестричка стала? Так и скажите! Захотелось её сбагрить и одной пожить?

Я плакала, умоляла помочь – увы. Медсестра стояла со шприцем в руках. Наконец ей удалось потихоньку приблизиться к сестре и сделать ей укол, после которого та успокоилась и дала себя усадить в машину скорой психиатрической помощи. Свидетелями всего этого были моя дочь и её сослуживец.

После пережитого унижения я больше не клала сестру в больницу. Но у меня уже не осталось никаких сил, ни физических, ни моральных.

В декабре 2010 года в опекунском совете мне предложили поставить её на очередь в психоневрологический интернат, что я и сделала. При подготовке медицинских документов опять столкнулась с хамством и пренебрежительным отношением, хотя всегда за всё официально платила. Но мне даже не сообщили наш номер очереди, просто сказали: «Ждите!»

Год назад прислали вызов в интернат, но он был ошибочно выписан на пациента с I группой инвалидности, а у сестры II группа. Снова велели ждать. Для меня это было очередным шоком, который не прошёл бесследно для здоровья. Мне уже 77 лет, я сама нуждаюсь в постороннем уходе, а больше всего – в отдыхе.

В августе 2015-го мне сообщили, что общая очередь в психиатрические интернаты по Подмосковью расформирована, у каждого подмосковного региона будет своя очередь. И сколько теперь ждать – снова неизвестно. Это стало последней каплей. Ситуация для меня просто безысходная. Выход из неё я вижу только в своей смерти. Только тогда получу долгожданный покой. Врач-терапевт, посмотрев анализы сестры и сравнив с моими, сказала:
– Вам бы такие! Она ещё вас переживёт!

У меня замечательная семья, дорогие мои девочки: дочка, внучка и правнучка, три солнышка, которые пытаются согреть меня своим теплом. Но и они не в силах спасти из этой чудовищной ситуации: при наличии всех документов и всех прав я не могу определить больную сестру в психоневрологический интернат.

Меня морально убили хамством, грубостью, невниманием и нежеланием помочь. Чужое горе никому не нужно. Неужели лицо нашей психиатрии – это лицо нашего государства? Ваша дверь, в которую я стучусь, – для меня последняя».

Из письма Галины Михайловны Шумейко,
п. Железнодорожный, Подольский р-н, Московская область
Адрес и телефон в редакции
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №42, октябрь 2015 года