Я помню в лицо почти каждого, с кем хоть раз говорила. Зачастую храню в памяти детали – жесты, выражение глаз, манеры. Есть люди, с которыми даже не общалась – выхватила взглядом случайно в толпе, но и они мне почему-то накрепко запомнились. Есть истории, участницей которых я не была, но они отложились в голове. Эту выборочность своей памяти я сама не до конца понимаю. Но из таких вот странных обрывочных историй, похожих на какие-то недоделыши...

Попрощался с тёткой и вечером отправился на вокзал, чтобы уехать ночным поездом. Воздух был тяжёлым, душным, липким, как перед грозой, рубашка повлажнела. От духоты тянуло в сон. Прохожие выглядели измученными и, казалось, ждут не дождутся, когда можно будет лечь спать. Одни молодые девушки, по-летнему нарядные, чувствовали себя бодро и куда-то спешили. Они знали, что нарядны и красивы, знали, что спешить надо, иначе опоздаешь на бал, и были так счастливы...

Лучшее определение для Алёны – созерцательница. У таких девочек немного шансов обратить на себя внимание. Загадочность – приманка для искушённых, а в 15–16 лет парни предпочитают тех, кто побойчее. Вот и Димка, увидев Алёну в компании в первый раз, ничего в ней не разглядел. И во второй, и в третий. А потом она просто примелькалась; встретятся в школьном коридоре – он её узнает, небрежно махнёт рукой: привет, мол.

Дочурке было четыре года. Она с испугом наблюдала мамины хрипы и судороги. Мала ещё, не позвала никого. Отец потом несколько месяцев пил и плакал навзрыд. В конце концов сердце вдовца не выдержало. Сиротку Соньку взяла к себе его сестра. Тётя велела племяннице называть её мамой, и хотя Соня была младшей в семье, где имелось ещё пятеро детей, приказывала трудиться на равных со старшими. В семь лет Соня уже могла подоить корову и сварить борщ.

Анна Фёдоровна прочла всё, отложила в памяти главное. Сидеть устала, решила прогуляться, но от скамейки далеко не отходила – Вася с почты вернётся и забеспокоится, если её не обнаружит. А Васи всё нет и нет, и Анна Фёдоровна, припомнив дорогу к почте, всё же решилась направиться навстречу мужу. Конечно, сбилась с пути и остановилась в растерянности среди корпусов.

Когда её привезли к нам впервые, в тот же день мне позвонил такой начальник, что до сих пор страшно произносить его чин. Назвал её фамилию и сказал: «Нину работой не загружать. Ты за неё головой отвечаешь. И партбилетом!» В общем, пришёл я домой, посмотрел на себя, бородатого, исхудавшего, и взялся за бритву. На смене женщины всё так же шушукались за спиной, но улыбались и тайком рассматривали меня.

Естественно, мне захотелось немедленно найти своего дуала, который возьмёт меня, нерешительную и трепетную, в свои железные руки. И в одну из суббот, когда проходила встреча квадры, в которую входят и Есенин, и Жуков, я нарисовала на глазах озорные стрелки, надела романтическое платьице и… Здесь нужно оговориться, что я, конечно, натура эмоциональная и восторженная, но не глупая.

И тут же «такси» пришуршало – сын хозяйки пожаловал за ними на «семёрке». Оказалось, когда он их вёз с вокзала, Машка договорилась, чтобы подкатил через полчасика и свозил их за продуктами. Лена закрыла глаза и, ко всему готовая, обречённо плюхнулась на заднее сиденье. Два переулка превратились в семнадцать поворотов. Дорогу Машка помнила смутно, талдычила таксисту Досику о какой-то песочнице...

Ночью шёл дождь. Они сидели в машине, смотрели на памятник вождю пролетариата и ждали разрешения ситуации, которая мучила бизнесмена Мишу пять лет. Французский писатель Бегбедер сказал, что любовь живёт три года. Врёт Бегбедер. Если бы Мишина любовь прожила всего три года, он бы уже женился на другой, родил смышлёного пацана или девчонку и думал, как повернуть бизнес так, чтобы в нём нашлось место и его детям.

На работе у Вадима уже много лет штабелями были сложены не пошедшие в дело полубракованные бетонные плиты, из которых в прежнее время собирали хрущёвки. Плиты занимали много места, всем мешали. Стройматериалы теперь пошли совсем новые, лёгкие в монтаже, а громоздкие тяжеленные советские изделия только загромождали дорогу в светлое капиталистическое будущее.

Какие-то вялые имитации романов в стиле брачующихся котов. Жалобы на то, что «настоящих мужиков не осталось» или что «нормальные бабы перевелись». Далее следует уже настоящая старость. Нудное, как реклама лекарств, одиночество. А затем, как оптимистически выражались во дворе моего детства, наступают «судороги, понос, смерть». Вместо судорог можно поставить ипотеку. Вместо поноса – выплату по процентам, и мало что изменится в этой жизни.