Дальнобойщик же зарабатывал неплохо и, хотя он ей не муж официально, ежемесячно вручал определённую сумму. Кроме того, привозил кур, мясо, что называется, ящиками – то ли была возможность по оптовым ценам взять, то ли где-то подворовывал. Со временем он купил просторную двухкомнатную квартиру и позвал свою любимую туда жить, даже договорился со своими приятелями, семейной парой, что те снимут её однушку.

Дайвера, на которого я запала, оказавшись на Красном море в Египте, звали Марин – с ударением на второй слог. Он был белокурым, кудрявым французом. Несмотря на немилосердно палившее солнце, Марин оставался восхитительно белокож, во всяком случае на фоне других дайверов – арабов, африканцев и индусов. По части дайвинга я была абсолютным чайником. До этого погружалась только раз – на Канарах, всего на двенадцать метров, за ручку с инструктором. Увидев стаи рыбок, порхавших над коралловым рифом, едва не выпустила изо рта регулятор подачи воздуха.

Я пыталась устроиться на работу в крупную шведскую компанию, головной офис которой находится в Петербурге. С одним из её директоров познакомилась весной на симпозиуме, ещё работая на маленькой подмосковной фабрике, он сразу проявил ко мне максимум внимания, провёл экскурсию по городу на личной машине, отвёз на Финский залив, держал за руку, когда я ходила босиком по воде на фоне красивейшего заката. И даже поцеловал.

В последующие годы я в общих чертах находилась в курсе его жизни, живём-то недалеко. У него были квартира, гражданская жена, дети – правда, не его, но младший при нём родился, и он его вроде как принял. Так вот, квартиры он лишился по своей дурости, жена по пьяни попала под поезд, дети отправились в детдом. После этой семьи он ещё жил с цыганкой и её матерью, постоянно у них были пьяные загулы. Потом сестра взяла его к себе, чтобы не сгинул совсем.

Игорь, муж Лосевой-Морозовой, утром подвёз Ингу к школе на автомобиле, хотя ему было совсем не по пути. Супруги, обменявшись поцелуями, расстались до вечера. Но через некоторое время Игорь на работе вспомнил, что оставил дома нужные бумаги. Ключи не взял – Инга к его приходу обычно уже давно сидела дома. Экая незадача, подумал он, нужно позвонить в школу и узнать, когда жена освободится.

Второй год сын встречается с девушкой на полгода старше. Выпить, покурить, послать кого-нибудь по известному адресу – для неё нормально. От её запросов даже родная мать в шоке, не раз дочку за это отчитывала – об этом в их семье говорят в открытую, да и населённый пункт у нас маленький, так что все всё знают. Мой сын очень зависим от этой девочки, она постоянно держит его на связи (интернет в телефоне сейчас есть у всех), он боится пропустить её сообщения, иначе будет скандал.

Первая настоящая зарубежная поездка вызвала бурю восторга и шквал новых эмоций. Моя любимая бабушка заказала нам привезти ей валенки. На вопрос, откуда они там, при вечной жаре в 32 градуса, логично заключила, что поэтому там они должны быть дешёвые, так как никому не нужны, никто их не покупает. Оставалось только найти горе-бизнесмена, рискнувшего завезти в Таиланд партию валенок и одиноко грустящего в обувной палатке.

В какой момент у них с Вовкой разладилось? Она упустила этот момент. Когда дети разъехались из дому? Когда она потеряла работу? Чёрт его знает, в последнее время всё шло кувырком. Она не могла поверить, что это происходит с ней. Потому что была уверена: с умной женщиной, звездой факультета, такого просто не может случиться. В институте у них сложилась классная компания: три девочки и трое парней.

В одно расчудесное урто остатки «Шипра» вперемешку с денатуратом сыграли с дядей Колей злую шутку – дядя Коля решил, что он Калигула, прямо с постамента в коротенькой тунике без трусов ворвался во ВГИКовскую столовую, схватил за грудь буфетчицу Катю и потребовал от неё любви или смерти. Буфетчица Катя врезала дяде Коле подносом по лбу и вызвала чумовозку. Дописать натуру дяди Коли студенты худфака не успели, дядю Колю упаковали санитары.

Жили сначала в разных городах, в двадцати минутах друг от друга, потом я переехала к нему. Первые звоночки прозвенели где-то на второй месяц отношений. Он неудачно пошутил по поводу моей небольшой груди. Я сказала, что мне это обидно. Он не извинился, сказал, что не имел в виду ничего плохого и его всё устраивает. Я извинений не требовала, думала, что тема исчерпана. Но дальше пошло только хуже. Придирки и замечания стали просто непрерывными. Причём всё это якобы для моей же пользы.

А тут иду как-то по Гостиному Двору, вдруг вижу издалека – Толя к примерочной кабинке направляется, в руках болтается вешалка с какой-то шмоткой. Подходит к кабинке и кому-то там передаёт вещь. «Женат, – думаю, – вот сволочь! А ведь ничего мне не говорил. Бабе своей обновку выбирает». Потом и сам в кабинку зашёл. «Её там, что ли? Или что похуже?» Во мне закипает злость, стою, накаляюсь. И тут смотрю – выходят.

Гриша хорошим мальчиком был. Как-то напекла я на праздник пирожки. А я всегда с первого листа тарелку наберу и на улицу вынесу, кто идёт, того и угощу. Бежит Гришутка. Подозвала его. Он спасибо сказал, стоит, ест. Такой глазастенький, вихрастенький. Я его возьми да по голове и погладь. Он замер, прямо дышать перестал. Шажок поближе сделал и молча головой мне в руку тычется, будто кутёнок: мол, гладь ещё.