Визит длинного интеллектуала был неожиданным, но всё-таки не сильно удивил. Молодой человек, его звали Сеня, оказался другом моего коллеги. Тот считался мозгом нашего офиса, и я ему почему-то сильно не нравилась. Зато неожиданно понравилась его чудному товарищу. И он стал ходить к нам как на работу. Никаких романтических чувств не проявлял. Однажды, правда, принёс мороженое в вафельном стаканчике...

Собственно, я совсем не планировала падать с лестницы. Просто вышла из гримёрки на том самом «втором этаже», чтобы спуститься вниз и поехать домой, как вдруг там, в самом низу лестницы, увидела мужчину с глазами, страшно похожими на мои! Звучит странно, но у Анатолия (хотя тогда я ещё не знала, как его зовут) оказались совершенно мои глаза и вообще вся верхняя часть лица. Ну чистая я, только в мужском обличье!

Так что они с этим «принцем» всё-таки сошлись. Как я теперь понимаю, от безысходности: ей уже деваться было некуда, а ему жить стало негде. Сняли квартиру. До декрета ещё было терпимо, потом началось: домой не приходит, с ребёнком не помогает: «Я очень устаю на работе, давай как-нибудь сама, но чтобы мамы твоей и духу не было!» Денег от него тоже не перепадало – не дают зарплату на работе, и всё тут.

Ко всему прочему, Валентина Баировна умна, красива и весела. Пользуется уважением односельчан. Поэтому и идут к ней люди за советом, ведь каждого она гостеприимно встретит, напоит горячим чаем с молоком, угостит сладкой сдобой с ароматным вареньем и будет слушать, слушать. И отогреется душой человек, словно оттает, поймёт, что к чему, глаза откроются: знает, как теперь поступить. Проводит Валентина гостей и чуток взгрустнёт...

А ты даже не дал мне опомниться, выдернул из девчоночьей стайки и, не спросив согласия, не обращая внимания на то, что музыка звучит совсем не медленная, закружил в танце. Да нет, конечно, это не было танцем! Ты просто кружил меня и смеялся, а я не чувствовала ног и пыталась хоть как-то выразить своё девичье негодование от такой дерзости. Получалось плохо. Слишком сильны были твои руки, слишком счастливы глаза.

Я помню в лицо почти каждого, с кем хоть раз говорила. Зачастую храню в памяти детали – жесты, выражение глаз, манеры. Есть люди, с которыми даже не общалась – выхватила взглядом случайно в толпе, но и они мне почему-то накрепко запомнились. Есть истории, участницей которых я не была, но они отложились в голове. Эту выборочность своей памяти я сама не до конца понимаю. Но из таких вот странных обрывочных историй, похожих на какие-то недоделыши...

Попрощался с тёткой и вечером отправился на вокзал, чтобы уехать ночным поездом. Воздух был тяжёлым, душным, липким, как перед грозой, рубашка повлажнела. От духоты тянуло в сон. Прохожие выглядели измученными и, казалось, ждут не дождутся, когда можно будет лечь спать. Одни молодые девушки, по-летнему нарядные, чувствовали себя бодро и куда-то спешили. Они знали, что нарядны и красивы, знали, что спешить надо, иначе опоздаешь на бал, и были так счастливы...

Лучшее определение для Алёны – созерцательница. У таких девочек немного шансов обратить на себя внимание. Загадочность – приманка для искушённых, а в 15–16 лет парни предпочитают тех, кто побойчее. Вот и Димка, увидев Алёну в компании в первый раз, ничего в ней не разглядел. И во второй, и в третий. А потом она просто примелькалась; встретятся в школьном коридоре – он её узнает, небрежно махнёт рукой: привет, мол.

Дочурке было четыре года. Она с испугом наблюдала мамины хрипы и судороги. Мала ещё, не позвала никого. Отец потом несколько месяцев пил и плакал навзрыд. В конце концов сердце вдовца не выдержало. Сиротку Соньку взяла к себе его сестра. Тётя велела племяннице называть её мамой, и хотя Соня была младшей в семье, где имелось ещё пятеро детей, приказывала трудиться на равных со старшими. В семь лет Соня уже могла подоить корову и сварить борщ.

Анна Фёдоровна прочла всё, отложила в памяти главное. Сидеть устала, решила прогуляться, но от скамейки далеко не отходила – Вася с почты вернётся и забеспокоится, если её не обнаружит. А Васи всё нет и нет, и Анна Фёдоровна, припомнив дорогу к почте, всё же решилась направиться навстречу мужу. Конечно, сбилась с пути и остановилась в растерянности среди корпусов.

Когда её привезли к нам впервые, в тот же день мне позвонил такой начальник, что до сих пор страшно произносить его чин. Назвал её фамилию и сказал: «Нину работой не загружать. Ты за неё головой отвечаешь. И партбилетом!» В общем, пришёл я домой, посмотрел на себя, бородатого, исхудавшего, и взялся за бритву. На смене женщины всё так же шушукались за спиной, но улыбались и тайком рассматривали меня.