В старших классах встретились на моём пути такие девочки. Мы с подругой переживали из-за того, что они всё норовили драку с нами устроить. Однажды мой отец услышал наши с подругой разговоры. А мы с ней обсуждали: что делать, когда тебя прилюдно оскорбляют и угрожают расправой, и что будет, если не придём туда, где нас собираются проучить.

Моему сыну 15 лет. Он вообще не ходит в школу, грубит мне, нагло себя ведёт, не идёт на контакт. В первой четверти у него было 114 пропусков, и ни одного посещения во второй. Вечером он обещает мне, что пойдёт в школу, а утром не может и не хочет. Начинаю с ним говорить по-хорошему, он обрывает меня и уходит из дома. Пыталась его бить, но от этого ещё хуже.

У Алининой мамы вообще своеобразный способ воспитания детей: она постоянно кричит на них. «Заткнись» и «закрой рот» – это стандартные выражения, когда дети хотят что-то сказать. Но дело даже не в этом. Я понимаю, что в расходах они крайне ограничены, Алина в школе на социальном обеспечении, но после занятий девочка ещё оставалась на продлёнку, а ей с собой ничего из еды не давали.

Меня беспокоят поведение внука, те странности, что с ним происходят. Мальчику десять лет, и вот уже года четыре он ломает ногти. Не грызёт, а именно ломает. Его руки постоянно заняты, он этого даже не замечает. Невестка иногда водит его на маникюр, чтобы привести в порядок эти «обломки», говорим с ним о вреде такого занятия, пробовали даже перчатки надевать – ничего не помогает.

Многодетные Челочёсовы начали с Вани четырнадцать лет назад. Потом, через два года, родилась Маша. Ещё через четыре появился Марк. Марк сначала планировался как Федя, в честь деда, но Петя Челочёсов решил не мелочиться и воспроизвести на свет всех евангелистов. Наметили Матвея, который послушно явился через два года. А вот Лука задержался на шесть лет. Но всё-таки был сделан.

Здравствуйте, уважаемая редакция «Моей Семьи»! Низкий вам поклон, ваша газета – лучшая в России. Прошу напечатать ответ на письмо «Им нужны живые деньги» (№9). Автор письма не назвала своего имени, зато огульно обвинила едва ли не всех работников детсадов в некомпетентности, воровстве и вымогании денег с родителей.

Читая разную литературу по вопросам воспитания ребёнка с задержкой развития и признаками аутизма, я всегда наталкивалась на фразу: «Нужно принять ребёнка таким, какой он есть». И, как мне казалось, я с этим прекрасно справилась. У меня никогда не было неприязни к сыну из-за того, что он не такой, как все. Да, я переживаю, огорчаюсь, боюсь думать о будущем, но ребёнка люблю, он смысл моей жизни. Никогда не укоряю малыша в том, что он такой особенный, это не его вина.

В детстве я была очень привязана к маме. Она была для меня солнышком, светом в окошке, лучшим другом и защитницей. Любовь и тягу к маме обостряло ещё и то, что она преподавала биологию в институте: днём вела лекции, а вечером – лабораторные работы. Надо ли говорить, что практически целыми днями я её не видела, поэтому ужасно скучала и с нетерпением ждала маминого прихода.

Пытался с ним разговаривать – а о чём? Я увлекаюсь джипингом, историей войны, техникой, очень много читаю. Он интересуется Губкой Бобом и Трансформерами – всё. Общих тем – абсолютный ноль. За год общения я не нашёл ни одной темы, на которую ребёнок откликнулся бы. Он не желает ни ходить в секции, ни читать, у него нет абсолютно никаких устремлений.

Я убеждена, что в каждом ребёнке есть частичка некоей изначальной любви, смеси наивности и мудрости, знания, которое впоследствии забывается, и мы зовём его интуицией. Но иногда встречаешь такие глаза, глядя в которые понимаешь – это душа. Я помню несколько случаев, когда сама не узнала своего малыша, словно плакал кто-то другой, одолжив его слёзы.

Проблема нарисовалась неожиданно, причём именно нарисовалась. Ко мне пришла подруга и, рассматривая детские разукрашки, пришла в ужас. Все лица людей зачёркнуты, замазаны, заштрихованы цветными карандашами или фломастерами в несколько слоёв. Я, конечно, знала об этой особенности сына, но не заостряла внимание, он говорит, что так красивее. А недавно нарисовал нашу семью. Самого себя в центре крупным планом с замазанным фиолетовым цветом лицом, а маму и папу – вдалеке мелкими фигурками.

Вспоминаю время, когда мы учились в школе. У родителей язык бы не повернулся сказать плохо об учителе. Да и детей воспитывали по-другому. Я и представить не могу, что было бы со мной или братом, если бы мы сказали маме или папе, что на уроках «ни хрена не делаем». И уж поверьте, досталось бы не учительнице, а нам.