Посадили за стол, угостили. Толик молодец, спиртное принципиально не пил – пришлось тестю одному отдуваться. Зато поесть Толик любил за троих – закуски тестю не хватило, и он по пьянке пообещал после загса купить зятю «Москвич». Это рассеяло у жениха остатки сомнений. Вскоре справили свадьбу. Правда, «Москвич» Толик так и не увидел. Протрезвев, тесть наконец понял, что пословица «как человек ест, так он и работает» верна не всегда. В случае с Толиком всё было ровно наоборот: такого обжору и одновременно лодыря тесть никогда прежде не встречал.

Переночевала она у меня и попросилась домой. Пока ехали, смотрела на неё, и всё вперемешку всколыхнулось во мне – и злость, и ненависть, и жалость, и обида. Мать попросила денег, но я не дала – всё равно отдаст «бедной доченьке». Сама купила ей продуктов, помыла посуду, муж натаскал дров, затопили печку. А она всё «дочка» да «дочка». Я не выдержала, не попрощавшись ушла в машину. Когда тронулись в обратный путь, позвонила старшей сестре и разрыдалась. Не ожидала, что плакать буду.

Вдруг неожиданно бывшая жена заявила, что хочет выйти замуж и вместе с ребёнком уехать за границу, её жених проживает там. Андрей был категорически против, не давал разрешения. В итоге они договорились: жена уезжает, а Пашу оставляет отцу, пока на год, дальше будет видно. Андрей совершенно счастлив, рассчитывает, что и потом можно будет не отдавать сына. Конечно, спрашивал моё мнение, но я понимала, что услышать «нет» он не готов.

Знаете, у меня есть друг, у которого несколько детей. И он мне так описывал свои вечера: «Прихожу домой, мы с пацанами садимся за стол, и я им рассказываю, что у меня сегодня было на работе. Без всякого сюси-муси – говорю с ними, как с взрослыми! Рассказываю о том, например, что шеф на меня наорал, как я себя при этом чувствовал и какой потом нашёл выход из ситуации. Рассказываю подробно, эмоционально, с юмором – по-взрослому.

Он действительно гонит, а водит не очень хорошо, и ему самому страшно. Поэтому он всё время читает мусульманскую молитву. А потом устаёт, его начинает клонить в сон, и тогда он включает тюремный чеченский шансон на русском языке, чтобы проснуться. Я и не знал раньше, что существует такой музыкальный жанр. Должен сказать, это звучит странно: очень бодро и очень жалостливо одновременно. Заезжаем за братом. Он оказывается мрачнейшим мужиком за сорок. С живым бараном.

Двинули дальше. Мне стало очень холодно, по всему телу забегали мурашки. А Мике хоть бы хны: хвост торчком, нос в землю, и полный вперёд. Чем дальше шли, тем становилось беспокойнее. А почему – не могла понять, с какой стати вдруг начала испытывать дискомфорт. Вдруг ближе к краю чащи заметила странную собаку. Это было существо, похожее на волка, серо-коричневого окраса, ушки на макушке, передвигалось очень осторожно. Я остановилась как вкопанная, и моя собака застыла тоже.

Соседи не дремали. И вскоре к нам нагрянула проверка, со всей документацией и серьёзными бумагами. Дядюшке пришлось спилить одно лишнее дерево и уплатить солидный штраф. Ладно, дело прошлое, всё вроде быльём поросло. Но после этого случая дядю Юру занесли в какой-то список неблагонадёжных. Представляете, из-за одного лишнего дерева, которое никому не мешало! Вот поэтому я и не смогла жить в «продвинутой Европе». Уж лучше в «немытой России» поживу – прямо рыдала, когда наконец приземлилась в Шереметьеве. Но это лирическое отступление.

...И начался рай, как в той самой лагуне, которая находится недалеко от столицы Гвинеи Конакри. Кстати, химкомбинат Гиги так и не построил. Так что в гвинейском раю всё те же пальмы, сусу и лобзания застенчивых перламутровых рыбок. Кеша уехал, но осадок остался. Ещё лет десять я не мог читать замечательного Расула Гамзатова – только откроешь книжку, а в ушах Кешино: «Эфиоп нерусский! Эфиоп нерусский!» Но всё это прелюдия.

Одевалась я так, как ходят в церковь, – длинная юбка, скромная кофта, платок. Синагога была хасидской (религиозное течение в иудаизме. – Ред.). Хасиды оказались весёлым народом, иногда во время богослужения могли устроить пляску, это считалось выражением религиозной радости. При синагоге были бесплатные курсы изучения религии и иврита, куда я и записалась. Община жила своей жизнью, после богослужения здесь отмечали праздники, даже давали небольшие концерты. Во время застолья мужчины и женщины сидели за разными столами. И я вместе с ними.

Зима в том году наступила рано. В бесснежье ударили первые морозы, окна закуржавели. За окнами, на улице, тоже всё было бело от согнувшихся под тяжестью инея ветвей деревьев, словно город замер в хрупкой стеклянной неподвижности. Все ждали перемен, надеясь на потепление и снегопад, после которого станет весело и уютно; ждал перемен и Иван, сам не зная – каких. А между тем перемены уже приближались. Третьего декабря, в пятницу, хотя был выходной, Куделин не пошёл в кино.

Самым большим кайфом считалось усесться поближе к краю с дефицитными сигаретами – «Космос» с ментолом или «Золотое руно» – и обозревать открывающийся простор с высоты своего возраста. Иногда компанию нам составляли девчонки, но они боязливо жались ближе к скворечнику. И лишь одна усаживалась рядом, а порой даже свешивала ноги в пропасть, и уже нам приходилось оттаскивать хрупкую барышню от края крыши. Чича считалась в нашем дворе самой странной девчонкой. Она жила в Дубоссарах с мамой, а сюда приезжала каждое лето к бабушке.

Полгода этот Анатолий писал ей письма, обращался за различными житейскими советами – наверное, мог и у своей матери спросить, но ему было приятно общаться с бабушкой. В одном из писем он спросил: «Ангелина Васильевна, нет ли у вас знакомой девушки, которая захотела бы переписываться со мной?» Она ответила: «Если хочешь, пиши моей внучке». Мне же не сказала ни слова. Через некоторое время я получила письмо от незнакомца. Это показалось очень странным, но я ответила, поскольку он сослался на знакомство с бабулей. Два месяца от него не было ответа, и я уже забыла.