Жёны пилотов приносили ей в комнату еду – консервы, хлеб, остатки пищи в кастрюльках, судочках и банках. Общежитие – смешанное, семейно-холостяцкое, в его недрах кипела бурная жизнь, явная и тайная, которая никак Матери-одиночки не касалась. Женщины в её адрес сочувственно вздыхали. Мужчины в подпитии недоумевали, как можно «с этим» совокупляться? Для трезвых мужчин Мать-одиночка существовала лишь как субъект, которому надо помочь с коляской.

Сын ещё два дня надеялся, что всё само пройдёт, пошёл в санчасть лишь 18 мая. Там ему оказали помощь, но лучше не стало. И только 27 мая его доставили на обследование в госпиталь ВДВ в соседнем городе. Отоларинголог осмотрел, поставил диагноз «левосторонний катаральный средний отит». Поскольку доктор собирался в отпуск, он отправил сына на лечение в другой госпиталь, который находился буквально в двух шагах от его воинской части.

Почти все фильмы, в которых она снималась, так или иначе использовали её красоту. Актрису показывали в открытых купальниках или даже голенькой, хоть на полминуты. То девушка лежит кверху попкой на столе и болтает ножками, то моется в душе, то в образе древней римлянки принимает ванну из молока. Наш зритель впервые увидел её в комедии «Бабетта идёт на войну», где наивная молодая француженка во время войны пришла наниматься на работу, а попала в публичный дом.

Дело в том, что, обращаясь ко мне, читательница попала в самую точку: я – потомственная книжная помоечница. Что моя мама, что я никогда не могли пройти равнодушно мимо выброшенных на свалку стопок книг. Как другие тащат с улицы в квартиру брошенных кошек и собак, так мы с мамой спасали книги. Впрочем, брошенных животных мама тоже приводила в дом, поэтому мы жили в странном пространстве, словно бы спроектированном сумасшедшим архитектором, совместившим зоопарк с Библиотекой имени Ленина.

Дали-аба жила на старой шумной улице, недалеко от городского кладбища. Это кладбище, усаженное фруктовыми деревьями, – место прогулок горожан. Люди подолгу сидят у могил близких – губинцы почитают своих усопших. Но никто никогда не притрагивается к яблокам и грушам, тоннами осыпающимся с кладбищенских деревьев, никто из местных жителей их не ест. А Дали-аба, набрав их в подол старой грязной юбки...

К сорока годам с мужем развелась – разлюбила, да и другие причины были. И тут, что называется, оторвалась. Крутила романы, эмоции в постели просто захлёстывали. Бывало, как и героиня рассказа, на улице знакомилась с красивым мужчиной – и сразу в койку. Сейчас живу с гражданским мужем, у нас такая взаимная страсть! Не осталось никаких комплексов, никаких запретов. В молодости и не предполагала, что стану такой активной в сексе.

Раньше в жизни дочки возникали периоды, когда она очень сильно хотела какое-нибудь животное, как правило, собаку. У нас всегда обитали кошки, а после дочкиных просьб появлялись попугаи, хомячки. Первые два-три дня она за ними ухаживала, потом эстафету приходилось перенимать мне, проклиная себя за слабость. Правда, последних хомяков и попугаев девочке приносили не мы, а «сердобольные» подружки на дни рождения.

После «картошки» контакты не прервались. Молодые люди встречались и позже, образовался кружок по интересам. Некоторые его члены потом стали известными деятелями – например, министр финансов Кудрин или глава Газпрома Миллер. Исследователи размышляли, искали ответы, которые «будут иметь подлинное значение для судеб человечества и земного шара». Потом питерский кружок сошёлся с таким же московским, в котором главным авторитетом считался Егор Гайдар.

Хуже физических были моральные унижения. Мать обожала унизить нелюбимую дочь, выставить на смех перед знакомыми и особенно перед моими подругами. Поводом могло стать что угодно: от неумения чистить картошку до растрёпанных волос или грязных ногтей. Спасаясь от унижений, я перестала приглашать подруг домой. Отдушиной были книги и школа. Каждое воскресенье у меня был свой праздник – поход в библиотеку.

Свекровь была воцерковленным человеком, сохранившим православие в браке. Впрочем, старенький ксёндз в далёких пятидесятых, оценив искренность невесты, сам посоветовал ей не менять веру, жить в браке с католиком, но оставаться верной своему выбору. Свекровь никогда не снимала нательный крест. По силам помогала батюшке в местной церквушечке, стояла на службах при свечах, даже входила в приходский совет.

Прошло ещё три дня, а на четвёртый меня разбудил сильный стук в окно. Я открыла глаза, посмотрела на циферблат будильника. Два часа ночи, никто уже не должен стучать – ни соседи, ни рабочие на улице. Помню, в первые секунды ещё не совсем проснулась, прогоняла остатки дрёмы. Даже сказала кому-то: «Сейчас-сейчас». Видимо, решила открыть запоздавшему гостю. Посмотрела в окно, а там никого нет. И кто мог стучать на втором этаже?

Отец Иван умел абстрагироваться, потому вёл себя независимо от сложившихся обстоятельств. Он и выглядел независимо: длинные волосы, собранные в косичку, борода, чёрное трико. Без рясы его можно было принять скорее за престарелого байкера, чем за священнослужителя. А ряса его, раскинувшись в полный рост, лежала под кроватью, прикрытая полиэтиленом, – не комкать же её в тумбочке. И только по субботам он облачался в рясу, когда ходил в магазин...