Обитатели тёткиной трёхэтажки менялись нечасто – лишь изредка какой-нибудь счастливой семье от города перепадал ордер на новую жилплощадь. А вот в квартирах тётки и её соседки снизу была более интересная история. Лет за тридцать там сменились десятки жильцов, и, по слухам, некоторые повесились. Однако тётку Клавдию, которая пережила войну, голод и эвакуацию, подобные ужасы нисколько не пугали.

Теперь Серёжа часто с грустной ухмылкой вспоминал, что во всех его мечтах младенец или улыбался, или сладко посапывал в кроватке. В реальности же мальчик, который родился нервным и мучился животиком, плохо спал и почти непрерывно плакал, замолкая лишь на руках у матери и с грудью во рту. Наташа сутками ходила по дому с ребёнком, укачивая и приговаривая бесконечное «чш-ш-ш».

И мне всегда было стыдно говорить с мамой о менструациях и прочих интимных моментах, слова выдавить из себя не могла. Копила карманные деньги и сама покупала прокладки, мне казалось постыдным просить у мамы деньги на эти цели, даже говорить о таком. Помню, мне под белую блузку потребовался бюстгальтер, мой самый первый. Отправились на рынок. Мама подошла к лотку с нижним бельём и спросила: «На девочку есть? У неё вот такие…»

Режиссёр Жан-Пьер Жёне много лет вёл своеобразный дневник, который условно можно назвать «Любит – не любит». В нём тщательно, в две колонки, записаны жизненные ощущения отдельно взятого человека, то есть самого Жана-Пьера. В левой колонке – что он любит, а в правой – что он не любит. Этих ощущений набралось так много, что и в «Амели» тема «Любит – не любит» стала основной.

Мой путь пролегал через берёзовую аллею, вокруг никого не было, поэтому говорила я в полный голос. Не кричала, нет, просто не уменьшала децибелы. Вдруг откуда ни возьмись появился попутчик, пожилой мужчина. Я как раз нажала на отбой, но он явно слышал как минимум часть того, что говорила. Мужчина начал разговор со мной вопросом, ссорюсь ли я с мужем. Ответила уклончиво.

Получается, наше государство не вознаграждает достойно труд медиков, не даёт им никаких льгот, не предлагает самим бесплатно оздоровиться. Фактически благодарность хорошим врачам взваливают на плечи пациентов, а у них не всегда есть возможность. Лечение и так порой высасывает все средства, затягивает в долги, потом рад бы отблагодарить доктора, а уже нечем. Да и люди в больницах лежат разные, некоторые простое спасибо говорить не хотят, не снисходят.

В Голливуде, скажем, коммунистические идеи стали очень модны. Актёры, режиссёры, сценаристы массово вступали в партию. Популярны были в этой среде и поездки в СССР. В принципе, понять можно. Большинство голливудских деятелей – это наёмные работники, правда, с фантастическими зарплатами. И вот, имея миллионные доходы и в то же время ощущая себя ущемлёнными, ограбленными продюсерами и владельцами студий...

Замуж вышла рано, прожили вместе 15 лет и разошлись. Сначала была большая любовь, во всём шли навстречу друг другу. А потом муж сделал карьеру, занял руководящую должность – и загордился, начал считать себя выше других, ко мне относиться с пренебрежением. Крутая машина, постоянные командировки в сопровождении молодой секретарши… В итоге развод. Да, он сам от меня ушёл, я-то готова была потерпеть ради дочери, она любит отца.

С деньгами было плоховато. И вроде бы и пенсии у них с мужем не маленькие, всё-таки по сорок с лишним лет стажа. Могли и лекарства не самые дешёвые покупать, и путёвки в санатории себе позволяли, даже откладывать кое-что получалось. Но последнюю пару лет они перестали вписываться в бюджет. Просить помощи у детей не хотелось. Те тоже не жируют. Муж попробовал было опять на чертежах зарабатывать, как в девяностые.

Такое понимание мироустройства ещё больше возвысило и обогатило касту брахманов. Они разработали сложную систему правильного совершения обрядов и жертвоприношений. И никто, кроме них, не был в состоянии проделать всё это грамотно. Материальное благосостояние жрецов и их жадность вышли за рамки приличий. За обычный обряд брахману полагалось отдавать не менее ста коров. А судья всегда решал дело в пользу брахмана, даже если его противник был прав.

Да уж, подставил так подставил. Только не плечо. Не позвать родную сестру на свадьбу! Весь город об этом будет судачить. А уж как Никифорова обрадуется! Первая прибежит с фальшивым сочувствием. А директор что запоёт? Он всё Славе приветы передаёт, а если где-нибудь пересекаются, обязательно ввернёт в разговоре, что у меня, мол, в отделе кадров ваша сестра трудится, как будто он, гад, только из уважения к брату меня держит».

Видение длилось лишь миг, но потрясение оказалось таким, что я закричала. Словно какая-то сила швырнула меня назад. Упала на ведро, ударилась. Сидя в луже и потирая ушибленное плечо, я мелко тряслась и плакала от испуга. Чувствовала, как соскучилась по маме и как нам её не хватает. Она никогда не затевала уборку ночью и мне запрещала, говорила, что так её бабушки учили: нельзя прибираться за полночь, это время нечисти – всякое может случиться.