Пришёл на лесную поляну, где зимой обычно справляю день рождения, и с удивлением обнаружил самый настоящий вигвам, из которого курился дымок костра. Оказалось, мою поляну облюбовали ребята из Королёва, как и я, любящие расслабляться на природе, только с индейским уклоном. Познакомился с Юрой и Ильёй. До позднего вечера сидели с ними в вигваме, пили вино, потягивали индейскую трубку мира и общались.

Но паломников оказалось больше ста тысяч. Божественную литургию возглавил лично Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. В числе прибывших на мероприятие – предстоятели церквей Сербии, Болгарии, Румынии, Америки и Канады. Шествие растянулось на несколько километров, собрав верующих практически из всех регионов России, а также из десятка других стран. Люди сюда ехали, летели, плыли…

В связи с этим решил продать ненужный мне телевизор другу и сослуживцу Димке, жившему этажом выше. С этой целью я заманил его к себе на ужин и рюмочку. Димка долго ломался, но в итоге ушёл от меня с телевизором в обнимку, антенной на горбу и кабелем, бережно обмотанным вокруг шеи. Смеркалось, я решил пройтись и, будучи изрядно во хмелю, забрёл далеко от общаги, в центр города.

Квартира без упорхнувшей дочери стала тихой, темноватой – девушка любила свет и всегда открывала шторы, ещё и окна распахивала. А также пыльноватой – уборка издавна лежала на Юлиных плечах. А мама и отвыкла с веником и шваброй возиться, и зрение уже не то. Она ложится на диван, накрывает ноги пледом, ставит на грудь телефонный аппарат и звонит закадычной подруге Валентине.

Говорят, до сорока дней душа покойного находится на земле, пребывает рядом с близкими. Но время перехода в вечность у всех разное: кто-то ждёт полгода, пока его «дело» рассмотрят наверху, кто-то уходит в вечное пристанище сразу после сорока дней. Снова задуматься об этих нюансах меня заставило известие от знакомой. Родной брат Галины умер на прошлой неделе, смерть внезапная.

Отрочество – период исчезновения иллюзий, возраст чёрно-белых красок и жёстких решений. Юноша начинает видеть мир реальным, открывая его негативные стороны. Идеальные в прошлом родители оказываются вовсе не ангелами, становятся очевидными их недостатки. Дети подвергают маму и папу строгому суду, иногда принимая радикальные решения: «Я никогда не стану таким, как мой отец, у меня будет совсем другая жизнь».

Зрители знают меня в основном как исполнителя отрицательных ролей, а в данном случае Шелест – положительный персонаж. Что бы он ни делал, как бы противоречиво ни поступал, он близок мне по духу. Если бы я оказался на его месте и работал в органах, то наверняка стал бы таким же. Успех первого сезона во многом случился благодаря нашему режиссёру и оператору-постановщику Дмитрию Коробкину.

Если кто-нибудь скажет, что нужно верить в Бога, ходить в церковь, молиться – то всё это по возможности стараюсь делать, но толку нет. Всё равно голоса никуда не исчезают и звучат не только в моей голове, но и где-то рядом. И страхи меня продолжают мучить. Вообще я очень мнительная, иногда мне кажется, что весь мир сошёл с ума, всё в нём странно и ненормально.

Ну я и сказала: извините, мадам, но деньги заработаны мной и на невнятные вещи я их не одалживаю. Тут-то она и призналась: хочет своему сожителю на день рождения купить какой-то немыслимый подарок, а денег нет – ребёнка в школу собирала. А мне деньги якобы всё равно не нужны (это она так решила), и пусть я их ей отдам, а она будет возвращать мне с зарплаты.

Я скучаю. Придётся стоять и ждать, потому что хочу кофе – без него утро у меня начнётся только в обед. Передо мной стоят две пожилые женщины, подруги, у каждой полная тележка покупок, а у одной ещё и собачка на руках. Краем мозга отмечаю этот факт, ведь при входе в магазин написано: «С собаками нельзя!» А для тех, кто не умеет читать, ещё и картинка наклеена – собака, перечёркнутая красной полосой.

Хохламон в споре не участвовал, он блаженно растянулся на асфальте, подставив живот весеннему солнышку, и, казалось, дремал. Только большие острые уши поворачивались то вправо, то влево, улавливая разные звуки. Вдруг пёсик подскочил на месте и, смешно загребая короткими лапами, вихрем помчался на дорогу, где шумная компания на великах уже что-то кричала своему другу Бублику.

В сущности, муж прав: делить им нечего. То есть, если упереться рогом, конечно, можно разделить даже их тесную двушку, квартира общая, Лера никакая не бесприданница. Но на такой раздел надо много энергии и, главное, злости, ненависти. А так – лень. И что потом с разделёнными крохами делать, непонятно. Да и по-человечески хочется всё решить, миром. Вот если бы муж поступил благородно – сам ушёл. Но куда? Снял бы угол в коммуналке? Чего ради? Арендовал бы целую квартиру?